Филипп Хорват и Михаил Гундарин о книге Дмитрия Захарова «Средняя Эдда»
Дмитрий Захаров. Средняя Эдда. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019
Филипп Андреевич Хорват — писатель, книжный блогер, литературный обозреватель. Родился в 1983 году в Ташкенте Узбекской ССР. Окончил Санкт-Петербургский государственный Политехнический университет по специальности менеджмент и управление. Публиковался в журналах «Новый мир», «Бельские просторы», «Полутона». Живёт в Санкт-Петербурге.
Актуальность, которой нет
«Средняя Эдда» — ещё одна книга, изданная «РЕШ» в серии «Актуальный роман», которая эту самую актуальность описывает практически тем же языком, что и Шамиль Идиатуллин в «Бывшей Ленина». Это язык политтехнологической виртуальности, который высвечивает мир большой российской политики (в отличие от романа Идиатуллина, где события разворачиваются в провинции). Сплошные игры с функциональным избирателем, политтехнологические схематозы и манипулирование общественным сознанием.
В основу романа положена оригинальная идея с внушительным фант-допущением: влиять на судьбы конкретных политиков, оказывается, можно с помощью рисованных на стенах зданий граффити. В российских реалиях, понятное дело, под «влиять» понимается простейшее: убивать сатрапов и кровавых тиранов через символизм этих самых рисунков. Это допущение и раскручивает сюжет, подводя в финале к закономерному устранению первейшего альфа-самца в стране.
И вроде бы такая вкусная фабульная начинка должна держать читателя в напряжении от первого до последнего слова, однако же практически всё сливается в силу рваной невнятности повествования. Денис Епифанцев в нацбестовской рецензии называет этот приём импрессионизмом (сюжетная картина рисуется крупными мазками), но проблема в том, что импрессионизм хорошо смотрится на холсте, в книге же Захарова приводит, скорее, к нечёткому потоку сознаний от лица совершенно разных героев (на каждую главу — свой взгляд на происходящее).
В роман очень сложно въехать, поскольку автор с первых же страниц накидывает экшна, к которому, по-хорошему, нужна хотя бы минимальная подводка. Какие-то цензоры, от которых нужно защищать «живую картину Хиропрактика», сектанты «кульсопра», множество мелькающих в разговорах и в размышлениях персонажей — это всё в первой же главе. Потом, конечно, постепенно всё это расплетается, выстраиваясь в приблизительную картину оперативной работы некоей Конюшни — конторы высочайшего политического консалтинга, которая занимается расследованием всего, что связано с убийственными политическими граффити и таинственным Хиропрактиком.
Накидывает Захаров по ходу дела и той самой актуальности, которая озабоченному политотой российскому обывателю и так знакома. К примеру, типичный телеграм-фейсбучный схематоз при подготовке к избранию в вице-спикеры некоего старика Махина:
«Опубликованную декларацию все, кому надо, разобрали, убирать нет смысла. Через сеть районок дадим новость — скажем, тремя месяцами ранее, что швейцарская недвижимость, купленная вскладчину с… например, бывшими партнёрами Махина по стройкомплексу, передана в дар… фонду онкобольных какому-нибудь <…> Районки выложат на сайты такую ботву, 250-300 источников, поисковики проиндексируют — нормально. После этого в любой момент предъявим, что нет никакого дома. В Википедию надо ещё про регулярные пожертвования Махина в этот фонд засунуть. А на фондовский сайт каких-нибудь его фоток».
Есть место и перекликающейся с основной темой идиатуллинского романа эко-катастрофе, у Захарова — на Саяно-Шушенской ГРЭС:
«Как-то сам собой в Красноярске стал кончаться воздух. В телевизоре придумали говорить «режим чёрного неба» — это когда над всем городом вставала ровная серая пелена сладковатого смога. Больше всех коптил небо алюминиевый завод, хотя старые угольные котельные, завод медпрепаратов и шинный тоже добавляли свою горсть золы в лёгкие. Требовалась модернизация, фильтры, очистка, — в общем, деньги. Но денег не было, деньги ушли на Кипр».
Всё это и составляет основу так называемого актуального романа. Есть, впрочем, и вполне удачные главы, цепляющие вниманием к деталям любовных отношений между главными героями, Димой и Настей. Поездка в Камбоджу, сплав на каноэ по реке, сценки общения с аборигенами — замечательно, сразу видно, что автор может, когда захочет, и без всякого наносного импрессионизма. Может, когда затрагивает то, что ему действительно близко и интересно? Вот, например, ощущения одиночества и безысходности Димы в период вынужденного расставания с Настей:
«С этим обойным выблядком <котом> вдвоём мы прожили десять месяцев и двадцать два дня. Слипшееся время. Разжёванные в кашу недели. Мне иногда казалось, что я поселился в животе какого-то мразного слизня. Я просыпался, смотрел на себя в зеркало, шёл на работу, шёл с работы, стоял в продуктовом «Командоре»над пачкой пельменей — и всё это время по мне стекал едкий желудочный сок. Если смотреть на пальцы, то даже увидишь, как они от него слипаются».
Но цепляющие, хорошо прописанные сцены, к сожалению, тонут в общем тягучем желе едва ползущего к финалу сюжета: поиск среди сотрудников полит-конторы «крысы», угадывание личности Хиропрактика — вся эта густая и мрачная безнадёга, на самом деле, наводит лишь тоскливую скуку. Потому что не очень понятно: зачем читать об этом, если можно открыть телеграм-канал «Незыгарь» и получить всё то же самое в рамках всамделишной российской реальности?
Финала как такового нет, во всяком случае в разрезе всё той же пресловутой актуальности. Это-то как раз понятно: из-под тягучего савана путинского безвременья будущее не проглядывается. Можно хоть сотню Хиропрактиков зарядить на карающие граффити, но что потом? Ответа нет ни у кого, а у кого будет ответ, тот и напишет по-настоящему хороший, крепкий роман о современности.
Собственно, поэтому Захаров и удовлетворяется финализирующей сценой личных отношений между Димой и Настей, которых тоже, по большому счёту, нет (живущие в голове одного из партнёров фантазии и иллюзии, конечно же, не считаются).
Нельзя сказать, что попытка Захарова нарисовать что-то актуальное и современное совсем уж провальна. «Средняя Эдда» представляет собой как раз типичный пример возможного только сегодня романа, в котором творчески бессильное изображение эпохи мутной «средней эдды» — без богов, героев и высокой поэзии, — и является показателем успеха. Действительно, практически невозможно ярко описать нечто бессмысленное, безжизненное, находящееся в процессе бесконечного умирания, тут уж никакой Хиропрактик не поможет.
Гундарин Михаил Вячеславович (1968 г.р.) Закончил факультет журналистики МГУ имени Ломоносова. Работал в медиа, преподавал. В настоящее время заведующий кафедрой рекламы, маркетинга и связей с общественностью РГСУ (Москва). Кандидат наук (специальность «социальная философия»), доцент. Автор нескольких десятков работ по теории и практике коммуникаций. Как поэт, прозаик и критик публиковался в журналах «Знамя», «Новый Мир», «Дружба народов», «Урал» и мн. др. Член Союза российских писателей и Русского ПЕН-центра.
«Абличил, даже поклеветал»
1.
Книга Дмитрия Захарова «Средняя Эдда» написана бодро. Что называется, с огоньком. Это самое главное ее достоинство. Не сказать, чтобы частое в наше время. С другой стороны, унылый памфлет (а «Эдда», конечно же, памфлет) — это уж совсем ни в какие ворота (впрочем, видали и такое).
Памфлет направлен против наших нынешних властей в широком спектре от чиновников высокого ранга и силовиков до журналистов и пиарщиков, обслуживающих власть. Как это нередко ведется с самых древних времен, сатира облечена в фантастическую форму. Сама по себе идея, сам заход автора кажется весьма остроумным: некий таинственный уличный художник по имени Хиропрактик рисует разоблачительные граффити-карикатуры на власти. Кто из чинов там изображен, тот вскорости и умирает. При этом реальность вокруг все-таки не наша, а, скажем так, альтернативная — мужественная оппозиция выводит народ в провинции на 20-тысячные митинги — там льется большая кровь; с оппозиционной молодежью борются отряды добровольцев (которые — ну конечно — оказываются замаскированными агентами властей); да и сами власти уже чуть было не сбежали от народного возмущения. Может и сбегут, если Хиропрактик их не изведет на корню.
Таков, если говорить советскими штампами, «мир мечты» автора. В общем, читали и не такое. И про рептилоидов в Кремле, и про современных опричников. В захаровском мире жить еще худо-бедно можно.
Написано, повторюсь, бойко. Вот, например, сцена из жизни провластных «дружинников», готовящихся напасть на протестантов: «вчера пришел гонец — не Овечкин, побольше. Сказал, будет митинг. Надо уработать наиболее шубутных, и чтобы с той стороны вскинулись в ответ.
— Зачем митинг? — удивился Арчи.
— Чтобы вскинулись, — терпеливо пояснил гонец.
Понятно. Жопка-то из-за картинок жим-жим.
— А, — сказал Арчи, — звериный оскал либерализма. Либеральных штурмовиков геть!
— Вот видишь, — улыбнулся гонец, — не зря ты большой человек.
Не зря, чувачки, не зря».
Увы, местами — и к финалу все чаще — автор впадает в тяжелую серьезность и пафос. И тогда его книга, как и всякая литература такого рода, заставляет вспомнить бессмертные «Записки из подполья», пассаж про «абличения»: «мне вдруг пришла мысль описать этого офицера в абличительном виде, в карикатуре, в виде повести…Я абличил, даже поклеветал; фамилию я так подделал сначала, что можно было тотчас узнать, но потом, по зрелом рассуждении, изменил и отослал в «Отечественные записки». Но тогда еще не было абличений, и мою повесть не напечатали. Мне это было очень досадно». У нас, как видим, «абличения» печатают вовсю. Не на подпольном ротапринте, а в ведущем издательстве. Ужне говоря о том, как свободно и широко работают оппозиционные медиа. Получающие, по слухам, изрядные куши из государственного кармана. Собственно, книга Захарова как раз об этом, о мире постправды. И сама она порождение этого мира.
2.
Термин «постправда» — как и всякий поп-термин, вроде «метамодернизма» и т.п. — не имеет точного определения, потому что имеет их тысячу. Если коротко, то раньше этические нормы, понятия о правде и лжи, добре и зле формировались в обществе и потом так или иначе отражались в медиа. А сегодня наоборот. Медиареальность, оторванная от каких бы то ни было «офф-лайновых» якорей, сама устанавливает правила игры. Повсюду, и в нашей стране тоже, власть, конечно, влияет на медиа — но какая именно из властных группировок? Какая из «кремлевских башен»? Какая из финансовых «банд»? Считается нормальным решать финансовые споры через натравливания «абличительных» медиа на конкурента. Есть небезызвестный господин, настоящий медиа-Азеф, который берет такие заказы за большие деньги — а есть толпа мини-Азефов, которые не прочь подхватить заказы помельче. Поэтому никакого отдельного «оппозиционного дискурса» не существует и в помине. Это все часть большого медиаполя. К примеру, многие пишут про собачек. Многие, наоборот, про кошечек. Но эти посты, или заметки все равно стоят в одном ряду и имеют одинаковый механизм воздействия на аудиторию. Пиарщик (как он представлен в редакционной аннотации) Дмитрий Захаров, тем более имеющий опыт профессиональной коммуникации с властями — не знать об этом не может. Поэтому там, где он противопоставляет «хороших» и «плохих» бойцов информационного фронта — он лукавит. И текст немедленно мстит ему за это. Вот в советские времена был целый жанр романов «из буржуазной жизни». Писали про ужасы современного Запада. В исторических сочинениях «абличали» князьев-графьев. Однако по описаниям «их нравов» было видно, как нравилась авторам таких романов шикарная жизнь загнивающего Запада и умирающих классов. Как сладко, облизываясь, писали они о роскоши и разврате старого мира!
Именно так, подробно и любовно, Захаров описывает быт и преференции чиновников и продавшихся им медийщиков. «Кабинет был огромен. В дальней его части, к которой вели свои ступеньки, не горел свет, и поэтому в ней можно было различить только стол и огромные книжные шкафы…По правую сторону из пола вырастал овальный гриб стола для совещаний, за которым запросто могли бы уместиться человек сорок, но вместо этого сидел всего один. По левую — располагалась алая диванная зона, спинки которой надежно скрывали альков от постороннего взгляда. Барельефов, гобеленов и лепнины в кабинете было столько, что он мог бы заменять собой средней руки художественный музей».
Или вот вполне понятные чувства человека, сделавшего правильный жизненный выбор: «Помню, в первый год работы я пришел — 30-го, что ли, декабря — домой, и, как в дурацком кино про внезапных миллионеров, бросал в воздух пачку пятитысячных бумажек, и смеялся, когда они падали на меня».
Слишком хорошо видно, что кабинеты чиновником и редакции медиа знакомы автору куда лучше, чем будни (воображаемой) оппозиции.
«Я тоже так хочу!» — воскликнет иной читатель. — «Чтобы пачку пятитысячных бумажек в воздух, и чтобы кабинет как из музея! А «абличений» я и сам могу настрочить тысячу, что за этих, что за тех, и все будет правдой!» Да. Вернее — постправдой.
3.
Ну а как роман «Средняя Эдда» неудачна. Автор хватается то за одно, то за другое. Населяет свою небольшую, в общем, книгу, десятками маловыразительных, случайных персонажей. Бросает выигрышные идеи, не развив их до конца.
По какой-то странной прихоти Захаров ломает линейность повествования, буквально набивая текст флэшбеками, отступлениями, фрагментами постов из соцсетей, мессенджеров, репортажей «Евроньюс»… Про очевидно притянутую за уши «мифологическую» линию и говорить не хочется. Там, где самому автору становятся очевидны провалы конструкции, он прибегает к «абличительному» пафосу. А это все равно что скотчем склеивать офисное кресло — и некрасиво, и ушибить пятую точку можно, когда конструкция развалится.
Возможно, это просто нехватка опыта. Возможно, амбиции — написать именно «роман», а не памфлет или фельетон. Не получилось. И дело отнюдь не в писательских ошибках, а в чисто памфлетном разделении на своих и чужих, хороших и плохих. Повторю: для современной ситуации в медиа и политике это неверно фактически. Кроме того, не зря еще в настоящей, «Старшей Эдде», говорилось
изъян и у доброго
сыщешь, а злой
не во всём нехорош.
Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!
